О да, пресса! Ведь сенсация. Не банальная расправа ссослуживцами, а захват целой группы почтенных юристов повредившимся в рассудкебродягой.

Однако интервью срывалось: бывшие жертвы потихонькуразошлись, террорист получил пулю в лоб, динамит никому больше не угрожал.Господи, а могла бы выйти такая история! Стрельба, взрыв, звон битого стекла,на тротуаре ошметки человеческих тел. Прямой репортаж в программе девятогоканала сегодня затмил бы все остальные новости дня.

– Я отвезу тебя домой, – предложила Полли. – Пошли.

Приятно было подчиниться ее заботе. В голове у менябеспорядочно кружились обрывки мыслей, соединить которые не хватало сил.

Через запасный выход мы покинули здание. До боли в легких явдыхал холодный ночной воздух и не мог надышаться. Пока Полли бежала к своеймашине, я прятался в темноте, наблюдая за продолжавшимся на стоянке спектаклем:вокруг полицейских автомобилей, машин “скорой помощи”, фургонов телевизионщиковсуетились люди. Пригнали даже пожарную машину. Одна “скорая” подъехала ко входузадом, наверное, для того, чтобы отвезти тело Мистера в морг.

Жив! Жив! Это слово вертелось у меня на языке. Я чувствовал,что улыбаюсь. Жив!

Крепко смежив веки, я принес Господу краткую, но искреннююблагодарность за избавление от террориста.

Полли вела машину, ожидая, когда я заговорю. Из глубинподсознания начали выплывать звуки. Резкий щелчок затвора снайперской винтовки.Затем – когда перекрестие прицела нашло цель – выстрел. Беспорядочный топот ногбросившихся к двери заложников.

Что, собственно, я видел? Помню стол, на котором сидели,опустив глаза долу, семеро моих коллег, помню, как Мистер направил пистолет вголову Амстеда. Когда снайпер нажал на курок, я стоял у Мистера за спиной. Чтопомешало пуле, пронзив его, продолжить полет и поразить меня? Ведь стены идвери пуля пробивает насквозь.

– Он не хотел убивать нас, – едва слышно произнес я.

– В таком случае зачем он пришел? – с чувством облегчения оттого, что я наконец заговорил, спросила Полли.

– Не знаю.

– Чего он хотел?

– Он так и не сказал. Поразительно, но он вообще почти неговорил. Час за часом мы просто сидели и смотрели друг на друга.

– Почему он не стал разговаривать с полицией?

– Кто знает! Это было самой большой его ошибкой. Не отключион телефоны, я смог бы убедить полицию, что он не собирается убивать нас.

– Но ты же не винишь их в его гибели?

– Не виню. Напомни потом, чтобы я написал им письма.

– Ты выйдешь завтра?

– А что делать!

– Я подумала, тебе потребуется хоть один свободный денек.

– Мне потребуется год. Деньком здесь не обойдешься.

Мы с Клер жили на третьем этаже многоквартирного дома наПи-стрит в Джорджтауне. Полли остановила машину у бровки. Поблагодарив ее, явыбрался с переднего сиденья.

Темные окна свидетельствовали, что Клер еще не вернулась.

С Клер я познакомился через неделю после того, как приехал вВашингтон, сразу по окончании университета.

Меня ждала отличная работа в преуспевающей фирме, блестящеебудущее – такое же, как у пятидесяти моих однокурсников. Клер тогда писаладиплом по политическим наукам в университете. Одно время ее дед былгубернатором штата Род-Айленд, у семьи на протяжении нескольких поколенийскладывались хорошие связи.

Как и во многих других крупных фирмах, в “Дрейк энд Суини” кновичку в течение первого года относились скорее как к новобранцу. Шесть дней внеделю я просиживал за столом по пятнадцать часов в день, и с Клер мы виделисьтолько по воскресеньям. Вечером я возвращался в офис. Нам казалось, что,поженившись, мы сможем больше времени Уделять друг другу. Во всяком случае,хотя бы спать будем месте. Спали мы действительно в одной постели, однако этобыло почти все, что мы делали сообща.

Пышное бракосочетание, коротенький медовый месяц.

Едва первые восторги улеглись, я вновь стал девяносто часовв неделю проводить за рабочим столом. В течение трех месяцев супружеской жизнивосемнадцать дней прошли впустую, без всякого секса. Клер вела счет.

Год она держалась молодцом, но потом устала от недостаткамоего внимания. Я сочувствовал ей. Но в фирме не было принято, чтобы молодыесотрудники начинали карьеру с жалоб. В среднем из выпускников юридическогофакультета компаньонами фирмы становятся процентов десять, конкуренция средиколлег беспощадна. Еще бы, ведь счастливчика ждет награда – по меньшей меремиллион долларов в год. Подбивка счетов гораздо важнее, чем семейная жизнь, такчто разводы в нашей среде давно стали обычным явлением. У меня и мысли немелькало обратиться к Рудольфу с просьбой хоть как-то уменьшить нагрузку.

Второй год оказался еще менее романтичным. Пошли ссоры. Клерокончила учебу, получила отвратительную должность в министерстве торговли ипостепенно превратилась в глубоко несчастного человека. Я не мог не заметитьэтого.

Я проработал в фирме четыре года, когда ко мне началипоступать завуалированные предложения о компаньонстве.

Мои молодые сослуживцы ловили подобные намеки ианализировали их. По общему мнению, я уверенно шел лидером гонки. Но для успеханеобходимо было приложить больше усилий.

Клер поступила в медицинскую школу. Ей надоело сидеть домаперед экраном телевизора, и она решила, по моему примеру, заняться карьерой. Яприветствовал идею, снимавшую с меня значительную долю вины перед Клер.

Довольно скоро выяснилось, что Клер проводит дома меньшевремени, чем я. Мы оба превращались в бездумных трудоголиков. Переставссориться, мы попросту медленно дрейфовали в разные стороны. У нее были своидрузья и интересы, у меня – свои. К счастью, нам удалось избежать повторениясебя в потомстве.

Мне было жаль, что все складывается таким образом.

Мы же когда-то любили друг друга, и мы же позволили нашейлюбви уйти.

В темной квартире впервые за эти годы я почувствовал,насколько мне не хватает Клер. После того как посмотришь в глаза смерти, тянетвыговориться. И хочется, чтобы кто-то погладил тебя по плечу, сказал, что емубез тебя плохо, – хочется быть нужным.

Я зажег свет, плеснул в стакан водки, бросил лед и уселся надиван. Задымил сигаретой. Мысленно переключился на те шесть часов, что провел вобществе Мистера.